Неточные совпадения
Когда Вронский смотрел на
часы на балконе Карениных, он был так растревожен и занят своими мыслями, что видел
стрелки на циферблате, но не мог понять, который
час.
(Лезет на стул, передвигает
стрелку,
часы бьют и играют.)
Его очень заинтересовали откровенно злые взгляды Дронова, направленные на учителя. Дронов тоже изменился, как-то вдруг. Несмотря на свое уменье следить за людями, Климу всегда казалось, что люди изменяются внезапно, прыжками, как минутная
стрелка затейливых
часов, которые недавно купил Варавка: постепенности в движении их минутной
стрелки не было, она перепрыгивала с черты на черту. Так же и человек: еще вчера он был таким же, как полгода тому назад, но сегодня вдруг в нем являлась некая новая черта.
Чувствуя, что уже не уснет, нащупал спички на столе, зажег свечу, взглянул на свои
часы, но они остановились, а
стрелки показывали десять, тридцать две минуты. На разорванной цепочке оказался медный, с финифтью, образок богоматери.
Он не брился, не одевался, лениво перелистывал французские газеты, взятые на той неделе у Ильинских, не смотрел беспрестанно на
часы и не хмурился, что
стрелка долго не подвигается вперед.
Он стоял, оглядываясь во все стороны, и с беспокойством смотрел на
часы.
Стрелка подвигалась к пяти
часам, а он не видал ни беседки, ни Марка.
Около
часу дня я, Н.А. Десулави и П.П. Бордаков пошли вперед, а
стрелки начали вьючить мулов.
Действительно, сквозь разорвавшуюся завесу тумана совершенно явственно обозначилось движение облаков. Они быстро бежали к северо-западу. Мы очень скоро вымокли до последней нитки. Теперь нам было все равно. Дождь не мог явиться помехой. Чтобы не обходить утесы, мы спустились в реку и пошли по галечниковой отмели. Все были в бодром настроении духа;
стрелки смеялись и толкали друг друга в воду. Наконец в 3
часа дня мы прошли теснины. Опасные места остались позади.
Ночью было холодно.
Стрелки часто вставали и грелись у огня. На рассвете термометр показывал +7°С. Когда солнышко пригрело землю, все снова уснули и проспали до 9
часов утра.
В 4
часа дня пошел дождь. Мы спустились с хребта и, как только нашли в ручье воду, тотчас стали биваком.
Стрелки принялись развьючивать мулов, а мы с Дерсу по обыкновению отправились на разведку. Я пошел вверх, а он вниз по ключу.
В лесу мы не страдали от ветра, но каждый раз, как только выходили на реку, начинали зябнуть. В 5
часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она была построена на берегу небольшой протоки с левой стороны реки. Перейдя реку вброд, мы стали устраиваться на ночь. Развьючив мулов,
стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу в жилой вид.
В 4
часа дня мы стали высматривать место для бивака. Здесь река делала большой изгиб. Наш берег был пологий, а противоположный — обрывистый. Тут мы и остановились.
Стрелки принялись ставить палатки, а Дерсу взял котелок и пошел за водой. Через минуту он возвратился, крайне недовольный.
Я взглянул на
часы: обе
стрелки показывали полдень. Значит, за три с половиной
часа мы успели «взять» только три вершины, а главный хребет был еще впереди.
По моим расчетам, у нас должно было хватить продовольствия на две трети пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя
стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны будут положить продовольствие на видном месте. На следующий день, 5 октября, в 2
часа дня с тяжелыми котомками мы выступили в дорогу.
И дом у него старинной постройки; в передней, как следует, пахнет квасом, сальными свечами и кожей; тут же направо буфет с трубками и утиральниками; в столовой фамильные портреты, мухи, большой горшок ерани и кислые фортепьяны; в гостиной три дивана, три стола, два зеркала и сиплые
часы, с почерневшей эмалью и бронзовыми, резными
стрелками; в кабинете стол с бумагами, ширмы синеватого цвета с наклеенными картинками, вырезанными из разных сочинений прошедшего столетия, шкафы с вонючими книгами, пауками и черной пылью, пухлое кресло, итальянское окно да наглухо заколоченная дверь в сад…
Часов в 8 вечера на западе начала сверкать молния, и послышался отдаленный гром. Небо при этом освещении казалось иллюминованным. Ясно и отчетливо было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак.
Стрелки начали было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась напрасной. Гроза прошла стороной. Вечером зарницы долго еще играли на горизонте.
Снимание шкуры с убитого животного отняло у нас более
часа. Когда мы тронулись в обратный путь, были уже глубокие сумерки. Мы шли долго и наконец увидели огни бивака. Скоро между деревьями можно было различить силуэты людей. Они двигались и часто заслоняли собой огонь. На биваке собаки встретили нас дружным лаем.
Стрелки окружили пантеру, рассматривали ее и вслух высказывали свои суждения. Разговоры затянулись до самой ночи.
Через 1,5
часа я вернулся и стал будить своих спутников.
Стрелки и казаки проснулись усталые; сон их не подкрепил. Они обулись и пошли за конями. Лошади не убегали от людей, послушно позволили надеть на себя недоуздки и с равнодушным видом пошли за казаками.
В полдень я подал знак к остановке. Хотелось пить, но нигде не было воды. Спускаться в долину было далеко. Поэтому мы решили перетерпеть жажду, отдохнуть немного и идти дальше.
Стрелки растянулись в тени скал и скоро уснули. Вероятно, мы проспали довольно долго, потому что солнце переместилось на небе и заглянуло за камни. Я проснулся и посмотрел на
часы. Было 3
часа пополудни, следовало торопиться. Все знали, что до воды мы дойдем только к сумеркам. Делать нечего, оставалось запастись терпением.
В девять
часов вечера последний раз мы пили чай, затем
стрелки занимались своими делами: чистили ружья, починяли одежду и обувь, исправляли седла…
Вечером
стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2
часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не только на ночь, но и на весь завтрашний день. Я не стал с ним больше спорить и пошел в лес за дровами. Через 2
часа начало смеркаться.
Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он говорил китайцам...
В 5
часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже были расседланы и пущены на волю. В фанзе, кроме
стрелков, находился еще какой-то китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и остановились, чтобы обождать. У китайцев было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
После чая опять Паначев пошел вперед, за ним
стрелки с топорами, а через четверть
часа после их ухода тронулись и вьюки.
Через
час восток начал алеть. Я посмотрел на
часы, было 6
часов утра. Пора было будить очередного артельщика. Я стал трясти его за плечо.
Стрелок сел и начал потягиваться. Яркий свет костра резал ему глаза — он морщился. Затем, увидев Дерсу, проговорил, усмехнувшись...
Наконец все успокоились. После чаю
стрелки стали уговариваться, по скольку
часов они будут караулить ночью. Я отдохнул хорошо, спать мне не хотелось и потому предложил им ложиться, а сам решил заняться дневником.
На другой день чуть свет мы все были уже на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма на корейских пашнях, ушли к горам на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда
стрелки вернулись с конями, я успел закончить свои работы. В 8
часов утра мы выступили в путь.
Струнников начинает расхаживать взад и вперед по анфиладе комнат. Он заложил руки назад; халат распахнулся и раскрыл нижнее белье. Ходит он и ни о чем не думает. Пропоет «Спаси, Господи, люди Твоя», потом «Слава Отцу», потом вспомнит, как протодьякон в Успенском соборе, в Москве, многолетие возглашает, оттопырит губы и старается подражать. По временам заглянет в зеркало, увидит: вылитый мопс! Проходя по зале, посмотрит на
часы и обругает
стрелку.
«Илью Муромца» тоже заставляют всякие аллюры выделывать; но Струнников уже не с прежним вниманием следит за его работой. Он то и дело вынимает из кармана
часы и наконец убеждается, что
стрелка уже переходит за половину двенадцатого.
— Шабаш! — кричит он, выходя из задумчивости и убеждаясь, что часовая
стрелка показывает уж
час пополудни.
— Эге! — вскрикнул Ипполит, быстро оборотясь к Евгению Павловичу и с диким любопытством оглядывая его; но увидев, что он смеется, засмеялся и сам, толкнул рядом стоящего Колю и опять спросил его, который
час, даже сам притянул к себе серебряные
часы Коли и жадно посмотрел на
стрелку.
В восьмом
часу утра они явились вместе. Лобачевский внимательно осмотрел больную, выслушал ее грудь, взял опять Лизу за пульс и, смотря на секундную
стрелку своих
часов, произнес...
Серые, из сырого тумана сотканные юнифы торопливо существовали возле меня секунду и неожиданно растворялись в туман. Я не отрывался от
часов, я был — острая, дрожащая секундная
стрелка. Восемь, десять минут… Без трех, без двух двенадцать…
Домой — по зеленой, сумеречной, уже глазастой от огней улице. Я слышал: весь тикаю — как
часы. И
стрелки во мне — сейчас перешагнут через какую-то цифру, я сделаю что-то такое, что уже нельзя будет назад. Ей нужно, чтобы кто-то там думал: она — у меня. А мне нужна она, и что мне за дело до ее «нужно». Я не хочу быть чужими шторами — не хочу, и все.
Ветер свистит, весь воздух туго набит чем-то невидимым до самого верху. Мне трудно дышать, трудно идти — и трудно, медленно, не останавливаясь ни на секунду, — ползет
стрелка на
часах аккумуляторной башни там, в конце проспекта. Башенный шпиц — в тучах — тусклый, синий и глухо воет: сосет электричество. Воют трубы Музыкального Завода.
Я знаю, что эта маленькая черная
стрелка на
часах сползет вот сюда, вниз, к полночи, снова медленно подымется наверх, перешагнет какую-то последнюю черту — и настанет невероятное завтра.
Вспоминались ему какие-то несвязные вещи, ни к чему не подходящие: то он думал, например, о старых стенных
часах, которые были у него лет пятнадцать назад в Петербурге и от которых отвалилась минутная
стрелка; то о развеселом чиновнике Мильбуа и как они с ним в Александровском парке поймали раз воробья, а поймав, вспомнили, смеясь на весь парк, что один из них уже коллежский асессор.
Представьте вы себе, что дикари смотрят на
часы; они видят, что
стрелки движутся, но что их движет — им непонятно.
Влекомые чувством любознательности, они разломали
часы, чтобы посмотреть, что внутри их заключается, и видят там колеса, маятник и пружину, и вдруг кому-либо из них пришла на ум догадка, что
стрелки двигает пружина, значит, в его уме явилась идея часового устройства…
— В самом деле, — сказал Филатр, — фраза, которую услышал Гарвей, может быть объяснена только глубоко затаенным ходом наших психических
часов, где не видно ни
стрелок, ни колесец. Что было сказано перед тем, как вы услышали голос?
Братья сидели и молчали. Федор открыл свои
часы и долго, очень долго глядел в них с напряженным вниманием, как будто хотел подметить движение
стрелки, и выражение его лица казалось Лаптеву странным.
Уже более пяти
часов продолжалось сражение; несколько раз
стрелки наши то сбивали неприятельскую цепь и дрались на противуположном берегу речки; то, прогоняемые на нашу сторону, продолжали перестрелку в нескольких шагах от колонн своих.
— Ты должен прикрывать отступление
стрелков третьей колонны, — продолжал Рославлев. — Им становится уж больно тяжело. Бедняжки дерутся
часов пять сряду.
Несколько
часов сряду наш арьергард удерживал стремление неприятеля; наступающая ночь прекратила, наконец, военные действия, пушечные выстрелы стали реже, и
стрелки обеих армий, протянув передовые цепи, присоединились к своим колоннам.
Зажав в кулак золотые
часы, наследство от отца-генерала, Погодин под фонарем разглядывает
стрелки: всего только семь
часов, и
стрелки неподвижны, даже маленькая секундная словно стоит на месте — заведены ли?
С тех пор много утекло воды, и много
часов у меня перебывало; я дошел даже до такого великолепия, что приобрел себе настоящий брегет, с секундной
стрелкой, обозначением чисел и репетицией…
Мы оба уставились на
часы — и задумались. Украшенные голубым бисерным шнурком (злополучный Василий впопыхах не успел снять шнурок этот, который ему принадлежал) — они преспокойно делали свое дело: чикали — правда, несколько вперебивку — и медленно передвигали свою медную минутную
стрелку.
И этот «завтрашний
час дня», который еще так недавно ничем не отличался от других, был только спокойным движением
стрелки по циферблату золотых
часов, вдруг приобрел зловещую убедительность, выскочил из циферблата, стал жить отдельно, вытянулся, как огромный черный столб, всю жизнь разрезающий надвое. Как будто ни до него, ни после него не существовало никаких других
часов, а он только один, наглый и самомнительный, имел право на какое-то особенное существование.
Когда мы подоспели, Венцель в пятый раз вел остаток своей роты на турок, засыпавших его свинцом. На этот раз
стрелки ворвались в деревню. Немногие из защищавших ее в этом месте турок успели убежать. Вторая стрелковая рота потеряла в два
часа боя пятьдесят два человека из ста с небольшим. Наша рота, мало принимавшая участия в деле, — несколько человек.
По мере того как
стрелка стенных
часов приближалась к семи, возрастала тоска Буланина, прямо какая-то животная тоска — неопределенная, боязливая, низменная и томительная.